Главный конструктор CR929 Максим Литвинов — о проектировании самолёта

Объединённая авиастроительная корпорация и китайская корпорация COMAC на авиасалоне China Air 2018 впервые презентовали полномасштабный макет российско-китайского совместного широкофюзеляжного дальнемагистрального самолёта CR929. О том, на какой стадии находится проект, с каким организационными и техническими сложностями сталкиваются стороны, влияют ли на работу западные санкции, а также о том, как российская сторона будет защищать свои технологии от копирования, в интервью корреспонденту РИА Новости Жанне Манукян рассказал главный конструктор самолёта Максим Литвинов.

— ОАК и COMAC на этом салоне впервые презентовали полномасштабную модель самолёта CR929. На какой стадии сейчас находится реализация проекта?

- Макет представлен в размерах 1:1. Это демонстрационная версия, потому что она включает в себя кабину экипажа и, соответственно, три класса компоновки пассажирского салона. Что касается стадии, на которой находится проект. Мы следуем технологиям, которые взяты на вооружение ОАК, то есть технологии прохождения контрольных рубежей Stage-Gate, которыми пользуются Boeing, Airbus и другие крупные авиастроительные компании.

Сейчас мы находимся на стадии Gate 3, то есть мы прошли Gate 2 — контрольный рубеж два и двигаемся к контрольному рубежу три. Если проецировать на то, что было раньше в авиационной промышленности, это стадия эскизного проектирования. На этой стадии мы осуществляем ряд экспериментальных работ для того, чтобы подтвердить или исследовать вопросы, связанные с аэродинамическими характеристиками, с характеристиками управляемости самолёта. Далее — экспериментальная работа, связанная с обоснованием выбора конструкционных материалов. Так как в проекте мы вместе с китайскими партнерами решили использовать максимальное количество элементов конструкции из композиционного материала, которые ни у нас, ни у наших китайских коллег ранее не встречались, поэтому здесь очень большие экспериментальные, исследовательские работы. На этом этапе мы осуществляем работу с потенциальными поставщиками систем и авиационных компонентов, это так называемая стадия RFP — запрос предложения, на котором мы общаемся со всеми потенциальными поставщиками, которые откликнулись на предыдущую стадию — запрос на информацию. И прорабатываем с ними вопросы, что они хотят предложить, что мы хотим, чтобы они предложили. На этой фазе мы будем готовить большой документ. В принципе, мы находимся в завершающей стадии подготовки таких документов, их больше 50 пакетов, которые включают в себя не только технические требования, но также и вопросы, связанные с графиком программы, коммерческая составляющая, требования к послепродажной поддержке, вопросы, связанные с сертификацией и верификацией, потому что для гражданского самолёта вопрос сертификации это вопрос первостепенный. Мы планируем завершить эту фазу завершением ряда экспериментально-исследовательских работ и анализов ответов на RFP от наших потенциальных поставщиков.

— Каким поставщикам будет отдаваться приоритет? Из каких стран?

— В первую очередь нам хотелось получить те компоненты, которые прежде всего отвечали бы нашим требованиям, а также имели бы лучшие характеристики в своем сегменте, потому что задача от наших маркетологов стоит достаточно жестко.

Конечно, прежде всего мы будем отдавать предпочтение в выборе поставщиков тем, кто удовлетворяет всем критериям, связанным с техникой, с качеством, с наличием процедур сертификации. При прочих равных в первую очередь приоритет, конечно же, будет отдаваться российским и китайским поставщикам. Во вторую очередь компаниям, которые являются российско-китайскими предприятиями, их мы рассматриваем как основных поставщиков или поставщиков второго уровня. И в третью очередь это, конечно же, поставщики компонентов и систем, которые находятся в Европе и в США.

— Не повлияют ли санкции на поставщиков из Европы и США?

— Влияют, и очень серьёзно. Помимо того, что у нас санкционная война, между Китаем и США идет торговая война. Естественно, что мы в своей работе это все учитываем и поэтому держим руку на пульсе, потому что мы должны очень быстро внести какие-то поправки в наш график и в нашу работу.

Но хочу отметить, что поставщики из Европы и США сами стараются как-то нивелировать те политические аспекты, которые существуют между странами, и достаточно конструктивно работают, сами ищут различные предложения, различные схемы. Мы, соответственно, со своей стороны предлагаем, как поступить в том или ином случае.

— Реализация совместного проекта требует очень тесного контакта с китайскими партнерами. Возникают ли сложности при коммуникации? Тяжело ли работать с ними? Что самое сложное в организационном плане и что самое сложное с технической точки зрения?

— Скажу так: с коллегами работать очень непросто. Но мы пытаемся найти подходы, различные схемы. Работа сейчас проводится в рамках команд российской и китайской, мы собираемся на такие достаточно длительные jet-сессии (join engineering team session), которые проходят в Москве и в Китае длительностью три-четыре недели.

В этом году у нас было четыре таких сессии: две в Москве, две в Шанхае. В конце ноября — начале декабря будет следующая сессия уже в Москве. В них участвует порядка 200 человек с обеих сторон. Это в основном ведущие специалисты, потому что мы находимся на стадии закладки самолёта, то есть мы решаем идеологические вопросы. Во время этих сессий мы стараемся в работе над документами либо над какой-нибудь задачей найти общие точки соприкосновения и согласовать их друг с другом. По каким-то направлениям это идёт достаточно быстро, по каким-то несколько медленнее. Конечно же, если бы мы занимались сами, время было бы немножко короче в нашей работе, но здесь такие нюансы.

Что самое тяжёлое? То, что надо учитывать, как вообще в китайской команде принимаются технические решения. Я, например, как главный конструктор делегирую ряд полномочий специалисту по аэродинамике самолёта, по гидравлической системе, он может сам без меня принимать какие-то тактические и даже стратегические решения, если у него на это есть разрешение с моей стороны. У китайских партнеров все немного не так, то есть они должны пройти полный цикл согласования от подчиненного к начальнику, от начальника к следующему начальнику — до главного конструктора.

Мы, конечно же, находим общий язык. Главный конструктор с китайской стороны достаточно грамотный и умный специалист. В принципе, мы договариваемся не так быстро, как хотелось бы, но здесь вопрос в том, что две разные компании, две совершенно разные страны пытаются за очень короткое время, помимо разработки, производства, испытания и запуска такого технически сложного объекта, ещё и наладить бизнес-процесс. У Airbus было гораздо больше времени, тем более в странах с одинаковым менталитетом, поэтому здесь у нас стоит сложная задача. Я думаю, что здесь сложности такие же, как у всех, кто ведёт дела с китайскими коллегами. Это просто учитывается, это нужно принимать как есть, и, конечно же, не забывать о своих интересах.

— Вы сказали, что требуется больше времени, чем хотелось бы. Проект реализуется в соответствии с графиком?

— Пока мы двигаемся в том интервале дат, который мы наметили. Конечно же, учитывая все возможные риски, которые существуют у программы — и политические, и возможные экономические, а также какие-нибудь другие, которые могут возникнуть, — естественно, они как-то могут влиять, но не только на движение сроков вправо, но и в другую сторону. Это такой достаточно живой процесс, но в интервале мы пока удерживаемся.

— Китай постоянно обвиняют в краже интеллектуальной собственности. Есть ли у российской стороны какие-то обеспокоенности по этому поводу и как вы будете защищать свои технологии?

— Этот вопрос поднимается на самом высоком уровне ОАК, в том числе на заседаниях у замминистра. Очень непростой вопрос, потому что у наших китайских коллег поставлена совершенно чёткая задача на трансфер технологий. Мы отдаём себе отчёт в этом, но также мы понимаем, что какими-то вопросами нам придётся поделиться, потому что они всё-таки наши партнёры, а какие-то вопросы нам необходимо оставить в своей компетенции, потому что это наше конкурентное преимущество в работе с китайскими партнёрами.

Я думаю, что вы сами прекрасно знаете, что Китай работает со всеми. У него нет каких-то преференций. Если удобно работать с одними, можно также работать и с другими. Мы понимаем, какие сложности у нас могут быть, поэтому у нас налажена система контроля за интеллектуальной собственностью, то есть мы всегда оговариваем перед всеми встречами, о чём мы будем говорить, какую информацию мы будем передавать. Если это внутри компании, то это проходит через ведущих специалистов, через службу безопасности и через меня.

Если это внешний партнёр с российской стороны, то, конечно же, при нашем участии осуществляется контроль той информации, которая может быть передана или передаётся. Например, по одному элементу в аэродинамической трубе в ЦАГИ проходила проверка, которая показала, что ничего секретного нет, информация об этом устройстве уже опубликована в открытой литературе, поэтому нет никаких возражений, чтобы передать по ней информацию. ЦАГИ — это центр экспериментальных работ, у нас их несколько. В принципе, самолёты могут разрабатывать страны, у которых есть экспериментальная база. У нас она есть. Эта база копилась не просто годами, а десятилетиями.

— Как вы оцениваете экспериментальную базу Китая?

— У китайских коллег сейчас она находится в таком зарождающемся состоянии. Они, конечно же, вкладывают огромные средства, там очень интересное оборудование. Оно современное, больше по размерам, в нем можно проводить больший спектр испытаний. Но вопрос в том, что любую экспериментальную установку надо верифицировать, и у наших партнёров впереди ещё определенный путь к тому, чтобы испытания, которые они проводят на своих установках, методы, которые они применят для анализа, были бы наиболее приближены к реальности.

— Будет ли какой-то контроль за качеством работ, произведенных китайской стороной?

— В авиации достаточно жёсткий контроль качества. Он многоуровневый. Мы сейчас работаем над стандартами, которые регламентируют вопросы, связанные с качеством продукции, качеством самих процессов. Это будет на уровне совместного предприятия, а далее будет спускаться в дочерние предприятия или в кооперационные связи со стороны ОАК и COMAC. Кроме того, это уже контроль самих предприятий на местах, и, конечно же, это сертификация.

Авиационные власти будут проводить работы, не только связанные с получением сертификата типа самолёта, но и с получением сертификата производителя. Соответствие требованиям норм будут проверять эксперты авиационных властей — как наших, так и китайских. Если мы будем получать одобрение сертификата нашего типа в Европе, соответственно, их эксперты тоже будут отслеживать соответствие. Я скажу, что процесс сертификации — это достаточно трудоемкий длительный процесс.

— Одна из причин, почему Россия решилась на создание совместного самолёта, это большой рынок Китая. Китай параллельно разрабатывает ещё один самолёт — C919. Он отличается по своему классу от CR929, но, тем не менее, можно ли его рассматривать в качестве конкурента?

— Нет, C919 — это самолёт другого класса. У него отличается пассажировместимость и дальность полёта. Он, скорее всего, конкурент МС-21. Что касается CR929, этот самолёт в классе Boeing 787, Airbus-330, Airbus-350. И как раз это ниша больших широкофюзеляжных самолётов. Я не думаю, что он будет конкурировать. Это больше зависит от оператора, авиакомпании. Если самолёт будет летать незагруженный, то он не будет неэффективным, поэтому это вопрос планирования организации полётов.

В России и странах СНГ спрос на такие самолёты небольшой, соответственно, мы рассчитываем на спрос в Юго-Восточной Азии, в Китае. Нам этот проект больше интересен как раз по этой причине. И, кроме того, все-таки он позволяет сохранить и закрепить компетенцию российской авиационной промышленности в области интеграции такого сложного технического объекта, а также развить некоторые технологии, которые у нас либо были утеряны в связи с распадом СССР, либо которых у нас ещё нет, либо которые мы хотим модернизировать. У Китая совершенно четкая задача — иметь компетенции во всех областях. У нас, в принципе, она такая же. Это очевидно, что у каждого есть свои интересы, свои цели.

— Китай может создать такой самолёт без помощи России?

— Может, но не так быстро. Я считаю, что без нас китайским коллегам потребуется несколько больше времени. Да, со временем, но не так быстро, как бы они хотели.

— Вы верите, что это будет успешный проект?

— Я смотрю достаточно трезво на всю нашу работу, поскольку есть очень много рисков. Я, конечно же, надеюсь, что нам удастся решить все наши технические вопросы, организационные вопросы, удастся построить самолёт, сертифицировать его. Но я трезво оцениваю риски, которые есть. Работа очень многогранная. Общение и с руководством нашей компании, и работа с нашими китайскими партнерами постоянно анализируется, и нужно иметь в виду, как меняется обстановка. Обстановка может меняться очень быстро.

Я, конечно же, надеюсь, я даже хочу, чтобы самолёт был построен, поднялся в воздух, потому что это мечта любого конструктора, а я инженер-конструктор и по образованию, и по своему опыту.

У меня уже есть один самолёт — "Сухой Суперджет". Я хочу ещё один, потому что цикл проектирования и изготовления самолёта очень длительный. Это мировая практика и даже современная мировая тенденция. Это занимает порядка 10-12 лет. Редко кто из инженеров в авиационной отрасли может похвастаться, что он сделал один-два самолёта. Время таких постоянно появляющихся новых продуктов проходит. Сейчас на повестку ставится вопрос о необходимости производить продукт, который будет проще производить, будет дешевле, безопаснее, удобнее для заказчика, удобнее для пассажира.

Все эти процессы длительные и хочется, чтобы за жизнь таких объектов было бы больше. Вот если будет два, я считаю, что государство, которое потратило деньги на мое образование, уже отбило эти деньги (смеется).

Отвратительно!ПлохоНи о чёмХорошоОтлично! (9 оценок, среднее: 4,33 из 5)
Загрузка...